Асфальт - Страница 9

Ещё Володя вспомнил, что Юля очень сильно переживала в мае из-за смерти своего кота Тихона. Кот был довольно старый, беспородный и своенравный. Юля его сильно любила. Она его давно подобрала где-то котёнком, так он у неё и жил. Миша хорошо знал и помнил этого Тихона. Тот регулярно весной убегал и скитался неделю или две, Юля волновалась и ждала. А этой весной он шлялся где-то и вернулся, волоча задние лапы. Едва приполз. Соседи сказали Юле, что видели её кота у подъезда. Она лечила его, пыталась выходить, но пришлось Тихона усыпить, чтобы он не страдал.

Володя подробно рассказал, что Юля так сильно горевала из-за своего кота, что ему пришлось её пару раз навестить. Она плакала, говорила, что не простит себе того, что сама вызвала ветеринара, чтобы Тихона усыпить, что Тихон всё, дескать, понял и принял смерть стойко. Володя вспомнил, что Юля сказала, когда они сидели у неё на кухне, после смерти кота. Она сказала в том смысле, что, когда умирает любимое животное, человек остаётся один со своим горем, никто сильно не сочувствует. Когда умирает близкий человек, тогда все понимают, и кто искренне, кто формально, а кто за компанию, но все понимают и сочувствуют. А вот умер кот, говорила она, и одиночество страшно обнажилось. А ещё она сказала, Володя привёл её фразу точно, она сказала: «Ну вот теперь в мире нет ни одного живого существа, которое не смогло бы без меня жить».

Миша тут же вспомнил, что Юля часто говорила ему, что её кот – это единственная душа, которая в ней действительно нуждается и жить без неё не сможет.

– Ага! – говорил ей на это Миша. – Ты забыла ещё про добрую сотню приличных людей и про систему здравоохранения страны в целом.

Юля на это отмахивалась и говорила, что все без неё проживут. Она смеялась, шутила, что без неё им всем придётся поискать другую няньку, но, в общем-то, никто не помрёт. А вот её кот без неё точно не сможет.

* * *

Миша слушал Володю, не торопил. Но ему нужны были другие подробности. Он жаждал хоть намёка на причину такого немыслимого Юлиного поступка. Не из-за кота же она такое сделала.

– А вчера она позвонила уже за полночь. Была половина первого ночи. Я удивился, – говорил Володя, держал пальцами дымящую сигарету, но не затягивался, – она себе такого никогда не позволяла. Я ещё не спал, но Вику она своим звонком разбудила. Я её спрашиваю: «Юль, ты чего не спишь? Что-то случилось?» А она так сонно-сонно говорит, мол, ничего пока не случилось, но очень просит утром к ней заехать. Я её спрашиваю: зачем? А она говорит: «Братец, даже не спрашивай!» А голос у неё был такой… – Володино лицо сморщилось, он задышал носом, но не заплакал. – Знаешь, Миша, ну кто её знает лучше меня? Но я её такой не слышал. Такой голос у неё был… почти спящий и совсем без интонации. Я ей: «Слушай, сестра, точно ничего не случилось?» А она, слышу, еле языком ворочает, но не пьяная, это точно. Попросила прощения за беспокойство, повторила, что нужно заехать к ней утром. Потом, Миша, она замолчала, я думаю: что же с ней такое там? И ещё так весело ей говорю: «Сестричка, ты что там, уснула?» А тут Вика, громко так, специально, чтобы Юля слышала: «Да жизни никакой нету, уже и ночью покоя не дают!» Юля, видно, услышала и говорит: «Прости, братец мой родной…» Она меня так только в детстве называла, давно я такого обращения от неё не слышал. У меня аж мурашки по всему телу… А она: «Прости, хлопот со мной, конечно, много! Прости!» – Володя едва мог говорить. – И потом она сказала совсем почти неслышно: «Ну всё. Всё», – и пошли гудки. – Володя затрясся от беззвучных рыданий, отвернулся к окну и затянулся сигаретой. Через пару секунд он выпустил дым и смог говорить дальше. – А я что-то почувствовал. Мне Вика: мол, ложись спать, – а я не могу. Покурил, попробовал уснуть – не могу. Позвонил Юле, она трубку не берёт. Раз двадцать её набрал – не отвечает. И тут мне как гвоздь в мозг – надо ехать к ней. Вика кричит: «Ложись спать, не пущу!» А я чувствую, что меня аж в пот бросает. Короче, около двух выскочил на улицу, поймал такси, поехал к ней. Быстро доехал, Миша, очень быстро.

Миша слушал, и ему становилось всё хуже и хуже. Он чувствовал испарину на лбу и нехватку кислорода. Страх и какая-то очень конкретная жуть мешали дышать, но он слушал.

Дальше Володя рассказал, что входная дверь в Юлину квартиру была не заперта. Да ключей у Володи и не было. Свет везде горел. Он с порога стал Юлю звать. Но никто не ответил. Володя пометался по квартире, заглянул в ванную, там Юлю и увидел. Она почти стояла на коленях в ванне, бельевую верёвку Юля привязала к душевому креплению. Ванна и крепление для душа были старые, чугунные…

На этом моменте рассказа Миша встал, чуть не упал сам и чуть не уронил стул. Он, как мог, быстро пошёл в ванную комнату. Его не стошнило. Но он едва не потерял сознание. Миша долго стоял, держась обеими руками за раковину, тяжело дышал, потом пустил холодную воду и сунул голову под струю. Своё тело он в этот момент ощущал, как неуправляемый, набитый пыльной ватой мешок, от которого очень хотелось отделиться и больше его так не ощущать.

Потом Володя ещё рассказал, что не знал, что делать. Юлю он долго не мог вынуть из петли, но всё-таки справился.

– Я, Миша, совсем не понимал, что делать. Выл, сидел на полу в ванной и выл. Оставил Юлю лежать в ванне. А она одета была в рубашку какую-то серую и брюки. Босая. Потом позвонил в милицию. Повыл и позвонил. Я просто хотел, чтобы кто-нибудь приехал. В «скорую» тоже звонил. Лучше бы не звонил. Это они сказали звонить в милицию, если медицинская помощь уже не нужна. Я бы убил тогда эту тётку, которая со мной разговаривала. Миша, она так разговаривала…